Малыш Дагги

  Эб Фаулер был одиноким, старым фермером, выращивал пшеницу, придерживался консервативных взглядов и к тому же обладал феноменальной способностью неуживаться с соседями, приобретая врагов и недоброжелателей. Впрочем это его мало волновало, так как в последние пять лет, с тех самых пор как умерла его Сьюси, с которой они прожили пусть и не совсем счастливо 44 года, вел затворнический образ жизни. Теперь он почти не заходил в единственную в округе харчевню, в которой раньше любил посидеть за кружкой пива, обменяться новостями, или в очередной раз повздорить с хозяином паба толстым Стинсом. Еще реже он посещал тесную пыльную церквушку, со скрипучими половицами и жесткими скамьями, и не потому что перестал верить в бога, тут до Эба было далеко даже большинству пасторов, а потому что невзлюбил нового молодого и энергичного настоятеля, который только прибыв на место стал устанавливать свои законы и нововведения, разогнав тем самым половину прихожан. Не встречался Эб и с Барбарой Фишер, давней и закадычной подругой Сьюси, к которой они ездили иногда на старом, потрепанном грузовичке с облезшими боками и барахлившим, чихающим мотором. Детьми господь бог Фаулеров не наградил, поэтому единственным живым существом, скрашивающим одиночество старика был тойтерьер - Малыш Дагги, забавная и неугомонная собачка. Дагги, когда не гонялся в саду за бабочками, всегда следовал за своим хозяином, и Эбу это нравилось больше всего на свете. Так бы они казалось и жили вместе, но случилось то, что выходило за пределеы понимания Эба и нарушило его давно сложившиеся взгляды.
  Это произошло тогда, когда оставалось всего несколько дней до сбора зерновых, когда солнце не пекло уже так нещадно, но и свежий ветер не баловал фермеров своим дуновением. К вечеру на небе собрались желто-фиолетовые тучи, и хотя было душно все знали, что из этой нависшей над землей бесформенной и бесконечной дождевой подушки не выпадет ни капли. Эб закончил свой несложный ужин и теперь, потушив во всем доме огонь, сидел перд окном в ожидании первой молнии. Малыш Дагги удобно устроился на его коленях и теперь беспокойно перебирал лапами и изредка поглядывал на хозяина, а потом переводил взгляд обратно на границу горизонта, где уже виднелись желтые и ядовито-зеленые блики и вспышки.
Внезапно Дагги задрал голову к потолку и глухо зарычав, тявкнул, а потом сорвался со своего места и метнулся к приоткрытой входной двери. ,,Что за черт?“ - мелькнуло в голове Эба, который тем не менее не поленился и тоже вышел на улицу. Сначала он тихо позвал Дагги обратно, потом громче, но все было безрезультатно. Тойтерьер лаял где-то за домом, где начиналось соседское пшеничное поле и куда путь непослушной собачке был запрещен. Эб, ругнувшись вполголоса, а он иногда любил употребить словцо покрепче, пошел туда, откуда доносилось тявканье. Уже почти обойдя дом, Эб понял, что что-то не в порядке. Несмотря на темноту, которая казалось поглотила весь поселок, пшеничное поле было буквально залито светом, который исходил от трех больших шаров, зависших метрах в восьми от земли и светившихся нежно розовым светом. Шары были почти одинаковы по величине и в диаметре имели метров четыре. Дагги не отрываясь смотрел на них и не прекращал свой лай. Сначала Эб подумал что это как-то связано с молнией или с чем-то в том же роде, но когда шары начали раскачиваться в воздухе, а потом заскользили над полем иногда почти касаясь верха колосьев, понял, что дело тут нечисто и гиганскими шаровыми молниями, как возможным объяснением происходящего не обойтись.
  Тем временем шары снова зависли над землей и стали деформироваться, превращаясь в нечто, напоминающее медленно вращающийся пропеллер. Эб заметил, что из ближайших домов высыпали люди и теперь также как и он смотрели на это чудо. Но именно Фаулер был ближе всего к месту происшествия и видел как три пропеллера стали опускаться все ниже и ниже, потом коснулись колосьев пшеницы, смяли ее и стали ввинчиваться в землю. Запахло подгоревшим попкорном и еще чем-то кислым. Дагги не смог усидеть на месте и рванул к пропеллерам. Он разом исчез в высокой золотой пшенице и теперь был слышен только его лай. Эб спохватившись стал звать собаку обратно, но было уже поздно, и ему пришлось самому пойти к почти исчезнувшим дискообразным винтам.
  Нельзя сказать что он не боялся, боялся и еще как, но этот страх перед неизвестностью только заставлял его крепче сжимать крупные, желтые зубы и иногда выкрикивать ругательства, которые ни к кому конкретно не относились. Малыш Дагги добрался до места тогда, когда последний яркий кончик уже скрылся в земле, которую упрямая собачка принялась яростно рыть обеими передними лапами, сетуя наверное на свою нерасторопность и на то, что хитрый враг так трусливо покинул поле битвы. Вдруг земля в том месте, где стоял тойтерьер вспыхнула изнутри алым, и столп света вырвался наружу, упершись в тучи. Это продолжалось еще секунд десять, а потом прекратилось также неожиданно, как и началось. И только сейчас Эб заметил, что уже не слышит тявканья своего четвероногого любимца. В наступившей темноте мало что можно было разглядеть, на старик Фаулер, стоя на краю выженной земли понял, что Дагги исчез. Его колени подкосились и он грузно рухнул в пепел; слезы текли по его морщинистым щекам, но Эб не замечал их.
  Прошло два месяца. Урожай был уже собран, но до сих пор без труда можно было заметить три черных пятна на поле. Эб продолжал жить как и прежде, правда теперь за ним никто не бегал и следующей весной бабочки смогут беззаботно сидеть в саду, никто их не спугнет. Эб прогнал назойливых репортеров, заполонивших его участок, сразу после того, как весть об НЛО долетела до города, прогнал даже ученых осождавших его самого и его дом с разными приборами наперевес. Его не волновали ни генетические изменения семян пшеницы, ни повышенный радиоактивный фон непосредственно вблизи выженых пятен, ни ставший уже привычным еле уловимый запах пропана, причину которого искали, но не нашли даже эти чванливые и занудные доктора наук. Старик Фаулер оживал лишь тогда, когда на деревушку наползали грозовые тучи, когда небо и землю как будто сшивали белые молнии и гремел гром от которого закладывало уши. И тогда Эбу снова слышалось недовольное тявканье малыша Дагги, и он, вскакивая с постели, в одной майке и трусах выбегал на улицу под проливной дождь, мигом смывавший слезы с его впалых шек, и до боли всматривался в поле, по привычке выкрикивая ругательства, ни к кому конкретно не относившиеся.